9 сентября 2021 года — 50 лет со дня кончины Леонида Федоровича Зурова (02.05(18.04).1902, Остров Псковской губернии, Российская империя – 09.09.1971, Акс-ле-Терм, департамент Арьеж, Франция), писателя, археолога, искусствоведа. Родился Леонид в семье Федора Максимовича и Анны Иосифовны (урожденной Квятковской, по отцу — из купеческого православного рода, по матери — из дворянского католического). Детство его вряд ли можно назвать счастливым: когда мальчику было три года, мать покончила с собой (застрелилась), некоторые источники предполагают, что то же самое произошло и с бабушкой по матери. Сведений об отношениях мальчика с отцом в ту пору не удалось найти. Известно только, что воспитывала его бабушка по отцу: яблоневый сад у воды, стаи ворон над крепостью на островке, «легкие вершины деревьев, что переросли церковные главы», «родной усадебный дом» — провинциальная русская тишь и незабываемой красоты природа.
Леонид учился в Островском реальном училище имени цесаревича Алексея (сейчас на этом здании установлена памятная доска), однако окончить училище юноше не довелось. В 1918 году, пятиклассником, шестнадцатилетний Зуров, «по зову совести» и отца вступил добровольцем в Северо-Западную армию генерала Юденича, и разделил с ней ее печальную судьбу. Причем отец стал уполномоченным Красного Креста, а сын, начав рядовым пулеметчиком при 3-й роте Островского полка, был уволен «за расформированием Северо-западной армии» в чине старшего унтер-офицера.
Дважды раненый в боях, Леонид еще и дважды перенес тиф (сыпной и возвратный) в Эстонии. Выздоровев, узнал о смерти отца от сыпняка. Так в восемнадцать лет он остался без родных, на чужбине, без возможности возвращения на родину. В Эстонии разоруженная армия частью вымерла от тифа, частью была отправлена в лагеря. А Леонид Зуров, служив санитаром в Русском госпитале, как-то сумел выбраться из этой страны. С 1920 года он осел в Риге, где жила его двоюродная бабушка, там он завершил школьное образование, окончив курс рижской русской средней школы и выдержав испытания в объеме полного курса реального училища. В 1922 году Зуров уже в Праге, изучает архитектуру в Высшей технической школе, посещает университет, где слушает лекции по археологии, увлекается фотографией.
Однако то ли нужда, то ли слабое здоровье заставляют его прервать обучение, и он возвращается в Латвию. Далее, как у большинства русских эмигрантов, — череда случайных работ: маляр, грузчик в порту, чернорабочий, репетитор, сотрудник рижской газеты «Сегодня», секретарь журнала «Перезвоны». Где-то в это время Зуров начинает писать: в русских газетах Латвии появляются его статьи, в «Перезвонах» печатаются очерки. В 1928 году в Риге выходит первая его книга «Кадет», содержащая одноименную повесть и рассказы, она вызвала благосклонные отклики в русскоязычной прессе Берлина и Парижа. Работая в разных местах и занимаясь литературой, Леонид Федорович находил время и для занятий по русской истории и культуре, ведь в Прибалтике нужного материала было предостаточно.
Тогда же он участвует в экспедиции Латвийского университета в Псково-Печерский монастырь. В окрестности Печерского монастыря Зуров будет приезжать еще не один раз. За время экспедиции он составил описание древностей обители, а также храмов, часовен и могильников в окрестных деревнях; на одном из монастырских чердаков он обнаружил икону XVII века с изображением ансамбля Псково-Печерского монастыря. «Целые дни я занят — осматриваю колокольни, стены, башни, старые погреба и всюду делаю радостные находки. Вот заброшенная на чердак шитая шелками древняя воинская хоругвь цвета увядающих розовых листьев; вот большая икона времен Алексея Михайловича с тонким рисунком башен, с бревенчатыми кельями, квасоварнями, золотыми, как пшеничный колос, главами, с малыми колокольчиками на большой и малой звонницах, заброшенная, покрытая слоем известкового голубиного помета, который для истории русского зодчества рисунок неизвестного иконописца и сохранил… Меня уже полонило древнее очарование; свободно и легко я живу в тех веках… Я открываю малую дверь. По узенькой лестнице я поднимаюсь наверх... на обнесенное перилами стрелецкое дозорное место. Воля-то какая на весеннем ветру! Отсюда виден весь окруженный то поднимающимися на холмы, то спускающимися в овраг ручья Каменца стенами, прорастающий словно с озерного дна дубовыми ветвями и куполами монастырский каменный город, отсюда виден пригород и поля, дорога, ведущая в голубые боры на Ливонию, боевая дорога походов. Здесь раньше была сторожевая вышка носивших лазоревый кафтан монастырских стрельцов. Здесь, как всегда, настороже дует весенний ветер, принося запах воли, талого снега, наполненных предвесенней горечью, оживающих далеких лесов. Здесь хорошо и крепко думается» (из очерка «Обитель»). Под этими впечатлениями, видимо, появилась и его вторая книга — «Отчина», вышедшая в том же 1928 году в Риге, своеобразная даже внешне, в авторском оформлении, со срисованными с древних рукописей буквицами, с использованием рисунка той самой иконы, где изображен монастырь.
Обе свои книги он посылает Бунину и вступает с ним в переписку, не подозревая, насколько тесно будут связаны их судьбы. Бунин очень хвалит Зурова и выделяет его среди других молодых литераторов: «Только теперь прочел Вашу книжку — и с большой радостью. Очень, очень много хорошего, а местами прямо прекрасного. Много получаю произведений молодых писателей — и не могу читать: все как будто честь честью, а на деле все “подделки под художество”, как говорил Толстой. У Вас же основа настоящая» (цит. по: [2]). Зуров переписывался не только с Буниным, но и с Г.Кузнецовой, с ней — чаще и свободнее: тут сказывается, конечно, и возраст, и шапочное знакомство в пражские времена, и статус «начинающих» в литературе.
Все же, после настойчивых приглашений Бунина и Кузнецовой, Зуров соглашается на «очень соблазнительную» для него поездку во Францию, где можно выйти «в люди». Для эмигранта-рижанина это довольно трудный шаг — с одной стороны, как обладатель нансеновского паспорта, он вынужден каждые полгода продлевать латвийский вид на жительство, с другой — в Риге он как-то обустроен, есть какие-то связи, знакомства и устоявшийся образ жизни, а во Франции — неизвестность, он даже языка не знает. Бунин успокаивал Зурова, писал ему, что «язык — вздор, множество не знающих его все-таки устроились в Париже, работают… Устроитесь и Вы, работу тоже найдете, надеюсь, — мы, по крайней мере, приложим к тому все усилия. А главное — в молодости все полезно, даже всякие передряги. В молодости нужно рисковать» (цит. по: [2]), и даже прислал ему денег на дорогу.
В ноябре 1929 года Зуров появляется у Буниных на вилле Бельведер в Грассе, и с тех пор практически не расстается с ними. Как отмечала З.Шаховская, «Леню Зурова все любили. Да и трудно было его не любить. На Монпарнасе Леонид Зуров предстал как добрый русский молодец, высокий, румяный, сероглазый, русый, как бы прямо вступивший из древнего Пскова на парижский асфальт. Говорил он спокойно и благожелательно, в литературных склоках и интригах не участвовал... шел своей дорогой» [3]. Став «учеником» Бунина, Зуров, вероятно, столько же гордился этим, сколько и тяготился: не случайно он периодически «сбегал» от Буниных в тридцатые годы (в экспедиции), да и в другие времена тоже. Бунин и Зуров оба обладали непростыми характерами, и отношения их были достаточно сложными, порой напряженными, порой безоблачными, но, безусловно, близкими. Зурова Бунин оценивал как «единственного владеющего русским языком вообще». Зуров же был и единственным из живших у Бунина, кто платил ему за жилье. Он также ухаживал за больным Буниным, делал перевязки, растирания, готовил еду и кормил его. Да, крест на могиле Бунина сооружен по его эскизам Зурова (кстати, формой своей отсылает к Труворову кресту в Изборске).
Но все это будет потом. А пока в 1930-е годы он совершает несколько экспедиций в Прибалтику. Весной 1935 года осуществил уникальный общественный проект — реставрацию надвратной церкви Николы Ратного в Печорах. Основываясь на изображении ансамбля монастыря с найденной им иконы, Леонид Федорович предложил план восстановления звонницы и, с одобрения эстонского министерства, руководил работами, которые вела старообрядческая артель каменщиков, живших у Чудского озера, на пожертвования и выручку от благотворительных концертов, проходившими в Печорах, Тарту, Таллине. Параллельно с реставрацией Зуров производил археологические раскопки в Печорском крае и вдоль реки Наровы, открыв древнее городище близ деревни Митковицы со всякой утварью. Вернувшись в Париж, он делает на эту тему несколько докладов, публикует статьи, а также отправляет письма в научные институты и университеты Франции, Чехословакии, Швейцарии. К 1930-м годам относится и работа Леонида Зурова с Борисом Вильде — они придумали совместный проект экспедиции в Сетомаа, сумев заинтересовать Музей человека в Париже, Археологический институт в Праге и Базельский университет. Осуществленная при поддержке этих организаций в 1937 году экспедиция оказалась удачной в научном плане. Вторая экспедиция, 1938 года, финансировалась уже частными лицами при поддержке П.Н.Милюкова, хотя формально осуществлялась Музеем человека. Находки экспедиций составили две коллекции из более чем трехсот предметов, выставлявшихся в Париже в 1938 году.
В 1930-е годы — Зуров уже известный человек и в парижских литературных кругах: он возглавляет «Союз молодых поэтов и писателей», затем председательствует в «Объединении молодых русских поэтов и писателей в Париже».
Вера Николаевна Бунина «как-то по-матерински относилась к Зурову, — вспоминала Тамара Величковская. — Время от времени устраивала литературные вечера… Все хлопоты по организации брала на себя и, обладая большим опытом, делала это очень умело. Как-то раз она попросила меня поехать вместе с нею продавать билеты. “На это уйдет несколько часов”, — предупредила она. Вера Николаевна заранее приготовила список адресов, распределила их, чтобы выгадать время, в последовательном порядке по кварталам. И мы, с двух часов пополудни до самого вечера, шагали или ездили по Парижу, то спускались, то поднимались по лестницам метрополитена. Мы заходили в богатые дома, где перед Буниной распахивались двери. Если хозяев заставали дома, они принимали с почтением и, после недолгой беседы, передавали в конвертике сумму, намного превышающую стоимость билетов. Если же хозяева отсутствовали, билеты мы оставляли. Под конец Вера Николаевна очень устала, — ее утомляли лестницы, — но все же выполнила до конца намеченный ею план. “Учитесь, Тамара, — говорила она, — может быть, и вам в свое время придется так кому-нибудь помогать”. Этот вечер Зурова прошел успешно, как обычно приходили его вечера. Большой зал был переполнен. Зуров читал очень хорошо и выразительно. Ему много аплодировали. Результатами вечера Вера Николаевна осталась довольна. На собранные деньги Леонид Федорович мог жить довольно долго» [1].
В предвоенное десятилетие Зуров печатает два романа — «Древний путь» (1934) и «Поле» (1938). В своем роде это дилогия, объединенная действующими лицами и местом действия (Остров и окрестности). «Поле» — его последнее опубликованное крупное произведение. Спустя 20 лет выйдет сборник рассказов «Марьянка» (1958).
Возможно, Леонид Федорович продолжил бы свои археологические поездки, но с приходом советской власти в Прибалтику и началом Второй мировой войны осуществить их стало невозможным. Он записался добровольцем во французскую армию, однако уже в 1940 году был демобилизован из-за туберкулеза. После длительного лечения в санатории переехал к Буниным и во время войны жил у них. Но писать не перестал. После войны он все-таки периодически сбегал от Буниных — устраивается в Буживале сторожем в чьем-то гараже, уезжал на лето с палаткой, совершал путешествия в Данию и Шотландию, где интересовался предками Лермонтова (в «Новом журнале» даже появляется его статья о гербе Лермонтовых), изредка печатается в периодике.
Однако круг его знакомств сузился: многие пропали во время войны или умерли после. Потом умер и Бунин — Зуров в это время находился в клинике из-за душевного расстройства. Вернувшись из клиники в квартиру Буниных, остается там. Через восемь лет умерла Вера Николаевна, домоуправление разделяет квартиру на две части, и Зуров живет «за стенкой», в более темной половине, без «клочка неба и зелени». Скоропостижно скончалась и Т.С.Конюс, дочь Рахманинова, большой его друг и покровительница. Он тяжело переживал эти смерти. Тем не менее, литературную работу продолжал, бесконечно переделывая, перекомпоновывая уже написанное. В 1971 году врач счел нужным для поправки здоровья Леонида Федоровича послать его в начале сентября в санаторий Акс-ле-Терм, расположенный в Пиренейских горах. Зуров уезжал охотно, веря, что поправится, но 9 сентября 1971 года он скончался от разрыва сердца. Его похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, недалеко от Буниных.
В Доме русского зарубежья хранится часть архива Зурова, там есть довольно большой фонд под названием «Северо-Западная армия». Он собирал дневники, интервью, ездил к людям, о которых слышал, что они когда-то входили в состав Северо-Западной армии, причем делал это и когда уже жил в Париже, записывая их, он присовокуплял сюда же и свои собственные записи. Леонид Федорович понимал, что будет совершенно искажена вся история революции, поэтому задумал трилогию о том, как она происходила в столице и в провинции. Назвал он ее «Зимний дворец», работал над ней с довоенного времени, да так и не закончил. В его архиве хранится около 700 страниц машинописного текста «Зимнего дворца».
См. публикации Л.Ф.Зурова в каталоге библиотеки ДРЗ.
Источники:
1. Величковская Т. О Л.Ф.Зурове // Новый журнал (Нью-Йорк). 1981. Кн. 142. С. 149–160.
2. Жихаревич А.Девять жизней Леонида Зурова // Псковское агентство информации: сетевое издание. Дата публикации: 07.11.2014. Дата обращения: 08.09.2021.
3. Шаховская З. В поисках Набокова. Отражения. М.: Книга, 1991. С. 274.
В.Р.Зубова