Уважаемые посетители! Обращаем внимание, что температура на экспозиции и выставках Музея около 20 °С.

100 лет со дня рождения С.Л.Голлербаха

1 ноября 2023 года — 100 лет со дня рождения Сергея Львовича Голлербаха (01.11.1923, Детское Село (позднее Пушкин, ранее Царское Село) Петроградской губернии, СССР – 19.02.2021, Нью-Йорк, США), живописца, графика, художественного критика, эссеиста.

«Здание больницы, где я родился... все еще стоит, но дом, в котором я жил, был разрушен до основания во время войны, — писал автор воспоминаний Сергей Голлербах. — Он принадлежал моему деду Федору Георгиевичу, владельцу булочной-кондитерской, в которой Ахматова и Гумилев покупали пирожные и которую потом еще много лет хорошо помнили старые царскоселы.

Род Голлербахов — немецкого происхождения. По рассказам отца, мой прапрадед был забран Наполеоном в Великую армию, шедшую походом на Россию. К себе в Баварию он вернулся живым, невредимым и …с добрыми воспоминаниями об увиденной стране. Думаю, этими воспоминаниями он делился со своими детьми, которых у него, католика, было много, — и потому один из его сыновей, по профессии подмастерье булочника, решил попытать сча­стья в Санкт-Петербурге, где уже с начала XVIII столетия существовала обширная немецкая колония. <…> Прадеду было тогда восемнадцать лет. Переселившись в Россию, он принял местное подданство, и уже все последующие Голлербахи считались “обрусевшими немцами”. У моего отца, у дяди, у меня в паспортах в графе “национальность” стояло “русский”.

Прадед, как и его отец, был многодетен. Один из старших сыновей, мой дед Фридрих Вильгельм (называвший себя на русский манер Федором Георгиевичем или даже Егоровичем), пошел выше своего отца, став кондитером; у него родились два сына, мой отец Лео Георг (по-русски Лев) и его младший брат Эрих Конрад. <…>

Дед Федор Георгиевич скончался в 1924 году, завещав дом и участок двум своим сыновьям и мне, тогда годовалому младенцу. <…>

Отец, когда-то с отличием окончивший Горный институт в Петербурге и в Первую мировую войну воевавший против немцев, к тому времени переквалифицировался, стал инженером-электриком и работал на оборонном заводе в Ленинграде. <…>

Мать, Людмила Алексеевна, имела совсем иные и происхождение, и биографию. Ее отец, потомственный дворянин Алексей Алексеевич Агапов, был генерал-майором, директором Воронежского кадетского корпуса, затем генералом для особых поручений при Великом князе Константине Константиновиче; жил с 1908 года в Царском Селе со своей супругой Александрой Алексеевной и двумя детьми — Сергеем и Людмилой, и скончался в 1912-м. Брат матери, также кадровый военный и в то время офицер лейб-гвардии 2-го Царскосельского полка, пошел в 1914 году на фронт, получил там отличие за храбрость, а после революции, как и мой отец, переквалифицировался, поступив в Электро­технический институт. Жил он с женой уже не в Детском Селе, а в Стрельне. После убийства в декабре 1934 года Кирова дяде припомнили его офицерское прошлое и осудили на десять лет концлагеря. Он выжил, в 1945-м был освобожден, после смерти Сталина реабилитирован и скончался в Уфе в 1967-м. Моя мать, окончив с золотой медалью Царскосельскую женскую гимназию, хотела поступить на Бестужевские курсы, но отец-генерал, монархист и консерватор, согласия на это не дал. Когда же случилась революция, все сословные ограничения утратили силу, и дочь покойного генерала смогла строить свою жизнь самостоятельно, в том числе выйти замуж за купеческого сына. Она стала преподавать языки…» [1].

«Город, названный Детским Селом из-за обилия в нем детских лечебных и оздоровительных учреждений (к тому располагал более здоровый, чем в Петрограде — Ленинграде, климат), стал тогда приютом… работников здравоохранения» (Там же). «В те годы на нашей окраине уже мало что напоминало о когда-то бывшей здесь немецкой колонии. <…> Зато явно обозначились приметы новой жизни: например, прямо на нашей улице была организована санатория для тубер­кулезных малышей. <…>

Часть города, где мы жили, была еще не вполне застроена, повсюду оставались пустыри, и на одном из пустырей, где-то неподалеку от дома Вавилова, устроили Селекционную станцию (так ее назы­вали), для выращивания чего-то. Станция нуждалась в людях для выпалывания сор­няков, и на эту простейшую работу посы­лали школьников. Послали и меня, учив­шегося тогда во втором или третьем классе 4-й школы. За пару дней я заработал пять рублей и с гордостью отдал их родителям» (Там же).

В мае 1935 года Лев Федорович, отец Сергея, был арестован, также попав в поток репрессий после убийства С.М.Кирова. Всю семью выслали в Воронеж на пять лет. Однако после вмешательства Е.П.Пешковой, жены Максима Горького, высылка была отменена, и в 1936 году семья Голлербахов вернулась в Детское Село. По возвращении из ссылки Сергей учился в средней школе уже города Пушкина (бывшего Детского Села), а накануне войны, в январе 1941 года, поступил в среднюю художественную школу при Ленинградской академии художеств.

Когда началась война, отец был призван в армию, а Сергей остался с матерью в Пушкине, вскоре занятом немцами. А в феврале 1942 года они были вывезены на принудительные работы в Германию. После окончания войны Сергей Львович оказался в Баварии, в американской оккупационной зоне, в лагере для перемещенных лиц близ Мюнхена. Там он работал в Американском клубе, где научился английскому языку, и окончил несколько курсов Мюнхенской академии художеств (1946‒1949). Там он встретился с матерью, и в ноябре 1949 года по вызову от своего поручителя из США они перебрались в Америку. (О судьбе отца, призванного в армию в 1941 году, они узнали только в 1960-е годы: он был демобилизован и умер в 1943 году от сердечного приступа.)

А пока «после девятидневного путешествия на американском транспортном судне “Генерал Баллу”… я прибыл 5 ноября 1949 года в Бостон, в штате Массачусетс. Оттуда в тот же день я добрался до маленького городка Уильтон в штате Коннектикут, где жила моя поручительница (“спонсор”), давшая мне кров и работу в первые месяцы моей жизни в Америке. <…> Мою благодетельницу звали мисс Мэри Кумпф. <…> Меня рекомендовали ей мои американские друзья в Мюнхене, где я тогда жил и учился, — пишет Сергей Львович в «Нью-Йоркском блокноте». — Однако называть себя недоучившимся студентом Академии художеств звучало недостаточно презентативно для американских властей, и в прошении о визе я поставил в графе “профессия” — “садовник-огородник”, вспомнив, что в детстве я помогал отцу окучивать картошку в нашем огороде в Детском Селе.

У мисс Кумпф я прожил три месяца, работая в местных садах, где сгребал опавшие листья, срезал с деревьев ядовитый плющ, кормил собак и чистил пылесосом дома местных жителей. <…> Нью-Йорк, куда я собирался переехать в ближайшее время, был в ее представлении “Городом Греха”, полным всяческих соблазнов и искушений… <…>

В “Город Греха” я поехал через шесть дней по прибытии в Америку. <…> Я вышел из здания станции Грэнд Сентрал и впервые увидел пресловутые нью-йоркские небоскребы.

Они мне понравились. <…> “Город Греха” не знал войны на своей территории, он жил богатой и напряженной жизнью. Энергия бесчисленных успехов и трагических неудач пульсировала в нем. “В этом городе жить можно”, — решил я.

Вскоре от одного жившего в Уилтоне миллионера по имени Изон я получил заказ на четыре портрета, но не людей, а… лошадей. <…> Получив за портреты по 15 долларов с головы, то есть всего 60 долларов, я попрощался с милой мисс Кумпф… и переехал на жительство в Нью-Йорк в феврале 1950 года. <…>

Мой приятель еще по Мюнхену, русский кадет из Югославии Алеша Ермаков, нашел мне работу в мастерской шелкографии… <…> Мастерская называлась “Хильда Ньюмен Студио”. <…>

В “Хильда Ньюмен Студио” работало много русских, главным образом, молодых художников. С Алешей Ермаковым я учился вместе в мюнхенской Академии художеств. С художниками Юрием Бобрицким и Юрием Крыжицким, а также с сыном нашего знаменитого графика и сценографа Мстислава Валериановича Добужинского я познакомился именно в этой мастерской. <…> В 1950-е годы в Нью-Йорке существовало множество таких шелкографических мастерских, поставлявших населению дешевый “ширпотреб”. <…> Я работал на пару с Юрой Бобрицким, ставшим мне близким другом. Двигая скребком, мы напевали военного времени “Темную ночь”.

Наша продукция, изображавшая также французских пуделей, рыб и парусники, раскрашивалась работавшими в другом помещении дамами. <…>

“Бродвей” по-русски означает “широкая улица”. Она начинается в южной части острова Манхэттен и подымается на многие километры на север, продолжаясь в городке Йанкерс. <…> Там я снял свою первую квартиру.

<…> В доме рядом, ближе к Центральному парку, поселились молодожены Алеша и Таня Ретивовы. Алеша, родившийся в Чехословакии, со стороны матери был внуком писателя Евгения Чирикова. <…> В их же доме я познакомился с художником-сценографом Владимиром Одиноковым. Много старше нас, он стал профессионалом еще в СССР, в Нью-Йорке заведовал впоследствии всеми сценическими мастерскими оперы Метрополитен… и встречался с Марком Шагалом. Известные полотна Шагала, украшающие по сей день стеклянный фасад Метрополитен-опера в Манхэттене, на самом деле написаны Володей, по эскизам именитого художника» [2].

После закрытия мастерской в 1952 году несколько лет Голлербах, работая в рекламных ателье, продолжал художественное образование в Лиге студентов-художников (1951) и Американской художественной школе Нью-Йорка (1952). Принял Сергей Львович американское гражданство в 1955 году.

«Простой вопрос: почему я рисую гротески? “Почему это у вас, Сергей Львович, все такие... ну, знаете, странные люди! (Кхи!) Вроде как бы (кхи!) уроды!”

С детства любил рисовать рожи. Почему? У Фрейда спросите!

Кроме того, люблю зверей. Раньше часто ходил в зоопарк и долго рассматривал разных животных. <…>

Вид их всегда вызывал и вызывает во мне какое-то особое умиление. Какие странные, даже уродливые формы наряду с красотой, какое разнообразие их животных жизней, инстинктов, страхов!

Такое же “умиление” вызывает у меня человеческое тело. Делая наброски с натуры, наблюдая за потоком людей на улице, изучая людей на скамейках парка, я всегда поражался и буду поражаться разнообразию форм человеческого тела.

Ноги иксом, колесом, толстые и худые тела, костистые или пухлые колени, острые лопатки, узловатые суставы — Боже, как все разно! И так же как у зверей — у людей разнообразие семейств, пород и видов. И вот именно это разнообразие и есть жизнь, любовь, приятие» (Голлербах С. Заметки художника. London: OPI, 1983. С. 12).

Создавал Сергей Львович не только портреты и жанровые сцены, но и пейзажи, городские виды. Писал преимущественно акварелью, темперой, гуашью и акрилом. В 1966 году его работы были отобраны для ретроспективной выставки «200 лет акварельной живописи в Америке» в музее Метрополитен. А первые персональные его выставки прошли в нью-йоркских галереях The Ground Floor (1966‒1969) и Eileen Kuhlik (1971‒1974). В 1980‒1990-х годах основные персональные выставки Голлербаха состоялись в Колумбийском университете (1980) и в галерее David Findlay (1981) в Нью-Йорке, галерее Newman & Saunders в городе Уэйн, штат Пенсильвания (1984, 1987, 1988), галерее Marie-Thérèse Cochin (1986, 1990, 1995) в Париже.

В 1983 году он участвовал в выставке «Восемь русско-американских художников» в галерее Newman & Saunders (Уэйн, Пенсильвания), объединившей художников-эмигрантов второй волны (Ю.В.Бобрицкий, С.Р.Бонгарт, В.С.Лазухин, М.С.Лазухин, В.В.Одиноков, К.М.Черкас и В.М.Шаталов). В 1995 году совместно с Одиноковым и братьями Лазухиными участвовал в выставке, устроенной миссией Российской Федерации при ООН в Нью-Йорке и приуроченной к 50-летию победы над фашистской Германией. С середины 1990-х годов работы художника уже выставляются в России — в Литературно-мемориальном музее А.А.Ахматовой (1996) и галерее журнала «Новый мир искусства» (2005) в Санкт-Петербурге, в Доме русского зарубежья им. А.Солженицына в Москве (2006, 2010‒2011, 2013‒2014), во Владивостоке (2014).

Голлербах — один из четырех русских художников, принятых в действительные члены Национальной академии дизайна, основанной в Нью-Йорке в 1825 году (трое остальных — С.Бонгарт, М.Лазутин, В.Шаталов). Он состоял в Американском обществе акварелистов, Объединении художников Америки (Allied Artists of America), Обществе художников Одюбона (Audubon Artists), Национальном обществе живописцев казеином и акрилом и так далее. Среди его наград — золотые медали Объединения художников Америки (1985 и 1987), золотая (1983) и серебряные (1989, 1990, 1994) медали Американского общества акварелистов. Многие годы Сергей Львович преподавал в художественной школе Национальной академии дизайна, руководил и выступал с лекциями на художественных семинарах по всей стране. Как книжный график художник работал, в основном, для русских издательств Interlanguage Literary Associates Б.А.Филиппова (1965‒1967), «Русская книга» (1967), «Эрмитаж» (1982‒1987) в США, A.Neimanis в Мюнхене, «Альбатрос» Р.Герра (с 1980) в Париже, оформляя обложки книг русских поэтов и писателей: Ивана Елагина, Лидии Алексеевой, Сергея Рафальского, Бориса Заковича, Валерия Перелешина Татьяны Фесенко, Олега Цингера, Юрия Терапиано и других. Член редколлегий альманахов «Перекрестки» (1977‒1982), «Встречи» (1983‒1984) и «Нового журнала» (с 1996).

Кстати о «Новом журнале» Голлербах писал: «Должен сознаться, что, занимаясь искусством, я приблизился к “Новому Журналу” только в конце 1960-х годов и считаю Романа Борисовича [Гуля] “крестным отцом” всех моих литературных текстов. Это он первым попросил меня написать что-нибудь для журнала, так родилась серия “Заметок художника”, вышедшая потом небольшой книжкой под этим же названием. <…>

Надо еще добавить, что Роман Борисович дружил с Томасом Уитни, американским меценатом, переводчиком Солженицына, коллекционером, который в течение многих десятилетий оказывал финансовую поддержку “Новому Журналу”. Томас Уитни во время Второй мировой войны был корреспондентом Ассошиэйтед Пресс в Москве. Там он женился на русской женщине по имени Юлия. После ее преждевременной кончины Томас создал фонд ее имени. На деньги этого фонда и издавался “Новый Журнал”» [2].

Творчество С.Л.Голлербаха представлено в американских музеях — Музее американского искусства Уитни и Национальной академии дизайна в Нью-Йорке, Художественном музее Зиммерли в Нью-Брансуике (штат Нью-Джерси), в музеях штатов Коннектикут, Вирджиния, Оклахома, Миннесота, Нью-Джерси, Джорджия и др.; в России — в Государственной Третьяковской галерее, Государственном Русском музее, Научно-исследовательском музее Российской академии художеств (Санкт-Петербург), в Доме русского зарубежья им. А.Солженицына в Москве (более 80 работ), в художественных музеях Воронежа, Нижнего Новгорода.

Скончался Сергей Львович Голлербах 19 февраля 2021 года. Похоронен на Русском кладбище в Ново-Дивеево.

«Существует мнение, что возвращаться в места, где человек провел свои детство и юность, ему не следует: разочарование неизбежно. Так, может быть, случалось со многими, но не со мной. Когда, после пятидесяти двух лет отсутствия, я вновь увидел мой родной город, я испытал чувство гро­мадной радости и благодарности судьбе за то, что могу ступить на землю, вдохнуть воздух, увидеть деревья и здания, которые существовали тогда, в начале моей жизни. Да, многое изменилось, многого уже нет, но все же это он, мой родной город. Он назывался Детское Село, был переименован в Пушкин в 1937 году, по случаю столетия со дня смерти поэта, а теперь носит свое прежнее название — Царское Село. Многолетняя резиденция дома Романовых, город дворцов и парков, прекрасных особняков и, конечно же, город муз, как назвал его искусствовед и литератор Эрих Федорович Голлербах, родной дядя и крестный отец автора этих строк.

<…> Тогда я мало что сознавал, но сейчас, много времени спустя, вижу, что именно в тот момент моей жизни передо мной встали два образа России. Один — Петром созданная Россий­ская империя, другой — Московская Русь. Первая Россия имела множество зримых, но загадочных примет: кариатиды Екатерининского дворца, статуя Геркулеса у лестницы в Камеронову галерею, Екатерининский парк, Адмиралтейство, Белая башня, Египетские ворота, наконец, Лицей и Пушкин. Всё вокруг заключало в себе какие-то прекрасные тайны. Другой образ России — старую Русь — я узнал сначала по книгам, а потом и “лично”, побывав в Москве. Из этих двух образов Россия петровская мне, конечно, ближе: Царское — Детское Село, Петербург — Ленинград были и останутся моей первой, незабываемой, непреходящей любовью» [1].

Источники:

1. Голлербах С. Город-мусс // Русский мiръ: альманах. 2011. № 5. С. 166–181.

2. Голлербах С. Нью-Йоркский блокнот // Новый журнал (Нью-Йорк). 2011. № 264.

В.Р.Зубова

Мы используем файлы Cookies. Это позволяет нам анализировать взаимодействие посетителей с сайтом и делать его лучше. Продолжая пользоваться сайтом, вы соглашаетесь с использованием файлов Cookies
Ок