15 ноября 2023 года — 30 лет со дня кончины Татьяны Дмитриевны Логиновой-Муравьевой (художественный псевдоним: Loguine; 17.12.1904, Севастополь, Таврическая губерния, Российская империя – 15.11.1993, Грас, департамент Приморские Альпы, Франция), живописца, графика, литератора. Из старинной дворянской семьи, состоявшей в родстве с Карамзиными (была правнучкой родного брата Николая Михайловича Карамзина). Детство Татьяны прошло в Петербурге, где ее учила рисованию художница Смолич-Ручковская, дававшая уроки в 1910-е годы.
В конце Гражданской войны Татьяна покинула Россию, эмигрировав с родителями из Крыма, поселилась в Париже (1920). Увлекаясь химией, поступила в столичный Химический институт. Однако после получения диплома инженера-химика в 1923 году, Логинова решила посвятить себя живописи, тем более, что рисовать она продолжала все годы учебы в институте. Сначала Татьяна Дмитриевна занималась в художественной школе Глейза в Лионе, затем — в Академии де ла Гранд Шомьер и в Русской академии Т.Л.Сухотиной-Толстой в Париже, после закрытия которой оставалась в группе художников, продолжавших учиться самостоятельно (Б.Белоусович, Л.Успенский, Г.Круг и др.). В процессе своего художественного становления она испытала также влияние художников Парижской школы, в частности, Роже Биссьера (лирическая абстракция), Робера Делоне (импрессионизм, постимпрессионизм, орфизм, игра цветом на кривопересеченных поверхностях) и Андре Лота (кубизм).
Работала Татьяна Дмитриевна в разных жанрах: писала импрессионистские пейзажи Прованса и портреты, занималась росписью тканей, осваивала Ар Нуво (Art Nouveau) в мастерской вместе с Успенским и Кругом. С 1930 года она начала выставляться под псевдонимом Loguine в салонах Независимых и Тюильри, в групповых выставках в Париже, Лионе, Арле, а также Грасе, ежегодных выставках в Трувилье. С 1930-х годов училась живописи у Натальи Гончаровой. В эти же годы подружилась с Буниными.
«Увидела я впервые Ивана Алексеевича на новогоднем балу писателей в одном из больших парижских отелей. Шумно, весело встречали 1933 год!
Иван Алексеевич, очень моложавый, в смокинге, в белоснежной манишке, сидел за столом. Его окружали почитательницы — дамы в бальных нарядах. У него просили автографов. Только что выиграв в книжной лотерее книгу стихов Бунина, я расхрабрилась и тоже подошла к знаменитому писателю. Даже не взглянув на меня, он быстро подписал — “Ив. Бунин, 1.I. — 1933” — и взял следующую книгу.
Сейчас этот том: “Избранные стихи” (Париж, 1929) — передо мной на столе, а в памяти тот блестящий вечер.
С заглавного “Петуха на церковном кресте”… и со стихов 1900 года началось мое знакомство с Буниным-поэтом. Меня поразили эти стихи-картины! Резко красочные, яркие или нежные, пастельные картины сменялись, подчиняясь внутреннему ритму-напеву.
В ноябре 1935 года произошла настоящая встреча. Я вошла в помещение, где происходила выставка русских книг, для которой я делала плакаты. Было светло, оживленно, много народу. Писатели, студенческая молодежь, публика толпилась около разложенных книг.
Меня попросили сделать еще один плакат. Примостившись в углу, я стала старательно выводить черной тушью буквы ЕХРО...
— А что вы тут пишете? — раздался надо мной голос.
Я оглянулась: Бунин. Улыбающийся, насмешливый... Я смутилась.
— Да вот, плакат добавочный просили сделать, — и я, продолжая чертить буквы, пропустила ТI — ЕХРОSION...
— Ха, ха, ха, — засмеялся Иван Алексеевич. — Вот так написала!
— Это вы меня смутили...
Досадно было ужасно — плакат испорчен — не знаю, как я из этой беды выкрутилась.
Бунин, не отходя, уже забрасывал меня вопросами:
— Да вы откуда? Где живете? С папой и мамой? Что делаете? Где родились? Когда приехали?
Вопросы сыпались. Это меня окончательно раздосадовало. Очень не люблю, когда начинается допрос...
— Не буду отвечать, что за вопросы, — сказала я твердо.
— Ах вот как! С характером, значит... Так вы, значит, художница... А я поэт, писатель. Ну что же, давайте встретимся, поговорим.
Я была очень польщена... свидание с Буниным.
— Хорошо, давайте встретимся, но когда и где?
Бунин второпях вырвал розовый билетик из книжки билетов метро I класса и что-то написал.
— Вот мой телефон — позвоните, непременно позвоните. Я буду ждать. <…>
Дня через два я не выдержала и позвонила… <…> «Вы это? Очень, очень рад. Когда же? В Саfé dе lа Мuеtte, завтра в 5 часов... Только не опоздайте!»
Мы сидим за столиком.
— Вы думаете, что я лет этак на 1000 старше вас? Милая художница, что бы я дал, чтобы быть в вашем возрасте. Чтобы все впечатления опять были новы, свежи, — чтобы впереди раскрывались необозримые дали... все впереди! Ах, люблю я простор жизни. Жизнь люблю — люблю любовь. Как люблю! А смерть ненавижу — ни за что ей не дамся — не посмеет меня взять — подавится мной!
Иван Алексеевич смотрит на меня пристально и, как мне кажется, насмешливо. Смущаясь, я стараюсь перевести разговор на живопись; спрашиваю, каких мастеров французской школы он предпочитает. Но ему нужен только внимательный слушатель, подающий реплики. Редко кто умеет говорить так сочно, так по-русски!
Я начинаю с увлечением следить за тончайшими интонациями его голоса: певучий бас переходит в средние, а иногда и в высокие ноты.
<…>
Говорил он так просто и откровенно, что мне не верилось, что рядом со мной — Бунин. Мне хотелось спросить его, как он пишет, что переживает в момент творчества, и наконец я отважилась:
— Может ли русский писатель жить и писать вне России?
— Да, иные не могут — если нет глубочайшей и ничем не рушимой связи с прошлым, кровной связи с Русью. А иные могут.
Иван Алексеевич вздохнул и глубоко затянулся папиросой. Курил он беспрерывно (окурками были наполнены и пепельница, и блюдечко), прихлебывая из стакана, чтобы согреться, горячий грог — ром с лимоном. Была холодная осень, на площади Ля Мюетт крутились по ветру сорванные с платанов листья...
— Я пишу по утрам. Все мои — да и вы наверно — упиваетесь утренним кофе, хрустите круассанами, — а я не могу этого. Ничего не ем, пока пишу до завтрака. Не могу оторваться, — а если пью, то только спиртное — горло промочить. — Кашлял он постоянно.
— Да, чувствую в себе всех предков своих... и дальше, дальше чувствую свою связь со “зверем”, со “зверями” — и нюх у меня, и глаза, и слух — на все — не просто человеческий, а нутряной — “звериный”. Поэтому “по-звериному” люблю я жизнь. Все проявления ее — связан я с ней, с природой, с землей, со всем, что в ней, под ней, над ней. И смерти я не дамся ни за что. Боюсь я ее — ох, как боюсь. Ну а теперь, идите с богом домой, милая художница. Вас ждут наверно.
<…> Этот первый разговор — беседу Бунина я хорошо запомнила.
Так начались наши встречи. В ту осень Бунин звонил и звал посидеть в кафе. В нашем Пасси был художественный подвал — чайная, где висели и мои картины.
— Хочу вам показать — может, вам придутся не по вкусу мои картины?..
Но И.А. одобрил и чайную, и картины: “Уютный подвальчик”, — и, придя в хорошее настроение, много говорил, за всегдашней рюмкой, о поэзии и замечательно читал свои стихи.
— Я поэт, и больше поэт, чем писатель, я главным образом поэт.
Я думаю, что этим он хотел сказать, что поэзия и художество составляют главную основу его творчества, и стихи и проза его — картины.
<…>
Приходил Бунин иногда в ресторан Сен-Бенуа, где завтракали с Н.С.Гончаровой и М.Ф.Ларионовым и мы, ее ученицы. Наталия Сергеевна очень любила редкие появления Бунина, с увлечением разговаривала с ним, ценя его меткие реплики, язвительные замечания, искрящийся юмор. Был И.А. собеседником исключительным. <…>
Однажды в ресторанчике испанском, который разрисовала испанками Н.С.Гончарова, устроили банкет в честь Бунина. Были и мы, ученицы Гончаровой. Тут познакомил меня И.А. с Верой Николаевной. Мы разговорились о живописи, о Гончаровой.
— Я Наташу давно знаю — учились вместе в гимназии Стоюниной в Москве — до старших классов. Только Наташа была старше и окончила раньше меня... Прелестный человек она.
После банкета Наталия Сергеевна сказала мне:
— Если бы вы знали, Таня, какая Вера Бунина была красавица. Мраморное лицо, выточенное, огромные синие глаза. Нельзя было мимо пройти, не залюбовавшись. Первая красавица во всей гимназии...
<…>
После Пасхи Бунин заболел гриппом, потом уехал в Грасс. <…> В конце июня я написала Ивану Алексеевичу, что приеду в Грасс. <…> На другой день по приезде отправилась разыскивать дачу “Бельведер”. В.Н. встретила меня мило и радушно. Сидели под пальмой на террасе, пили чай в прохладной и пустоватой столовой. Меблировка была более, чем простая… <…> Бунин оживился. В Грассе он скучал.
— Я вам писал, что Грасс — “пустыня”. Теперь сами увидите. Давайте поедем завтра к морю. Ведь вы купаетесь?
<…>
В июле И.А. согласился приехать к нам в Сен-Жак посмотреть мои картины в новоустроенном ателье. <…>
Бунин приехал в такси. Белоснежный летний костюм — подтянутый, знатный иностранец. <…> Я, волнуясь, угощаю гостя аперитивом, показываю летние наброски.
— Хорошо. Это наброски, а где же картины? Очень свободно сделано, широкими мазками, с темпераментом. Я всегда советую молодым писателям не поддаваться одному вдохновенью. Нельзя творить, как птица поет. Надо строить. Если дом строить — нужен план, и каждый кирпич к кирпичу подогнать и скрепить. Работать надо! В большой талантливости, в блеске — опасность. Слишком легко вам все дается!
— Передать душу Прованса красками на бумаге не так-то легко — отвечаю я.
Мне очень хотелось, чтобы И.А. взял на память пейзаж, который ему очень понравился — серо-голубые горы сквозь серебро оливковых деревьев. Но он улыбнулся своей тончайшей улыбкой и взять подарок отказался...
В июле я сделала набросок дачи “Бельведер” — с громадной пальмой и оливковым деревом, стерегущими зеленую калитку, — вход на террасу. Вид оттуда был чудесный.
<…>
В моей жизни неожиданно произошло большое событие — я стала невестой. Вышла я замуж летом 1937 года. В этот год я мало видела Ивана Алексеевича. <…>
В 1938 году мы проводили лето в маленьком домике, снятом в Сен-Жаке. Были раз или два у Буниных, пригласили их к нам в деревню на пикник. <…> Гости не шли. Наконец на склоне горы показался И.А., один.
— А где же дамы? <…>
Оказалось, что по нездоровью они прийти не могут. И.А. был не в духе. Мы всячески старались его развлечь, угощали едой, муж подливал вино. <…>
После обеда муж сфотографировал И.А. со мной на дорожке около дома. Это единственная фотография, которая сохранилась.
<…>
Моя дружба с И.А. продолжалась, но началась и большая дружба с Верой Николаевной, и эта дружба длилась до ее смерти.
<…>
Лицо Бунина описать трудно. Все черты его лица были подвижны. Складки около глаз, морщины продольные на лбу, немного отвисшие щеки, раздвоенный волевой подбородок и, особенно, рот и губы были настолько подвижны, что казался Бунин “многоликим”. Даже нос, немного орлиный, казалось, менялся.
Глаза небольшие, глубоко посаженные, освещали это особенное лицо и тоже молниеносно изменялось их выражение, и даже их цвет: голубой, серый, зеленоватый. Был в них молодой блеск и задор, искрящийся юмор и тайная грусть, и ласка, порой же гнев, возмущение, даже ярость.
Когда И.А., всегда куря и сам увлекаясь, что-нибудь рассказывал, то было необычайно интересно следить за сменой выражений его “многоликого” лица. Был он “неуловим” и поэтому не любил позировать для портретов, и даже для фотографий.
Он в жизни был “на сцене” и отлично пользовался этим своим даром. Вера Николаевна правильно говорила, что у него все данные первоклассного актера.
Осанка у него была барская, держался всегда прямо, даже когда опирался на палку. В своей всегдашней английской кепи, загорелый, походил он скорее на моряка, на капитана “дальних плаваний” и страстно любил путешествия…
<…>
Каким же было среди этой “многоликости” истинное лицо Бунина? <…>
В.Н. в те годы была еще моложава. Высокая, стройная, держалась она всегда прямо. Лицо ее было бледно, часто казалась она истощенной, быстро утомлялась. Прямые, подстриженные волосы окаймляли ее лицо с тонкими чертами. Бледность лица усугублялась проседью волос, которые стали потом совсем белыми.
Говорили, что в молодости глаза ее были особенные: из них исходили синие лучи. “И как цветы глаза синели”, — писал Бунин. Теперь глаза поблекли, но из них излучались доброта и участие. Можно было себе представить, как хороша была В.Н. в молодости, с ее профилем греческой камеи. Одевалась она очень просто, но со вкусом, никогда не было на ней ничего неряшливого.
От нее веяло чем-то таким достойным, редким, что казалась она порой даже “величавой”; вернее, редкое душевное благородство придавало всему ее внешнему облику особый аристократизм. <…>
Вера Николаевна была искренно расположена ко всем людям. Каждому давала она кусочек своего любвеобильного сердца. Кого только не окружила она своей материнской заботливостью! А там, где нужно было помочь в беде, — она проявляла свой редкий талант. Она была неутомима в устройствах сборов, вечеров и “слезных писем имущим”. Умела она растрогать даже очень черствых и скупых людей.
<…>
За годы войны все вокруг одряхлело. <…> Сильный творческий дух Бунина сумел противостоять и этому материальному одряхлению, и всем житейским невзгодам и трудностям. <…>
Непрестанная тревога о судьбах России подрывала его здоровье, мучила его, но не сломила его дух. С крайним волнением не отходил он от радио, чтобы узнать из швейцарских или английских передач правду о продвижении советских войск. Никогда не покидала его вера в конечную победу над немцами. <…>
1 мая 1945 г., навсегда расставшись с Грассом и виллой “Жаннет”, Бунины с радостью и надеждой вернулись домой, в свою небольшую квартиру на улице Жак Оффенбах (“Яшкинская” улица). <…>
Как-то на именины В.Н. принесла я папку своих этюдов, и она выбрала букет пионов, который потом висел у Буниных в столовой, а в кабинете у И.А.— вид Парижа. <…>
О смерти Ивана Алексеевича ночью 8 ноября я узнала в Лионе на следующий день. <…> Ничто не могло сломить сильный дух Веры Николаевны. На восемь долгих лет пережила она Ивана Алексеевича. Эти годы были посвящены увековечению его памяти, устройству бунинских вечеров, переписке, постоянной помощи нуждающимся литераторам…
Беспрерывно работала она над книгой “Жизнь Бунина”, над своими воспоминаниями, “беседовала с памятью”, как она говорила.
Переписка наша и краткие свидания в Париже продолжались. <…>
3 октября 1958 г. она писала: “Книгу обещают печатать, но можно ли верить? Не знаю. Пытка ожиданием надоела, но она учит терпению...”
Но “пытка ожиданием” кончилась, и В.Н. пережила большую радость: в октябре вышла в свет “Жизнь Бунина”. Я получила книгу в день рождения И.А…
Последнюю открытку от Веры Николаевны получила я ровно за месяц до ее кончины. 3 марта 1961 г. она спрашивала: “..Будете ли весной в Париже, где тепло? Я сегодня надела свой серый костюм. Распускаются деревья. Небо безоблачное, синее... Пишу письма и «беседую с памятью», но мало. Слишком много всяких мелких — и хозяйственных, и общественных, и чужих дел, — и сил не хватает, а хочется только «беседовать»...”
<…>
…Кажется мне порой, что самое “исключительное произведение Бунина” — это его собственная жизнь: горячая, бурная, страстная, как грохочущий весенний поток, вся проникнутая и движимая “стихийными силами” и верою в “конечную победу добра”.
Верной спутницей этого стремительного, ни на кого не похожего человека, была до конца его жизни “мудрым сердцем” все знавшая Вера Николаевна.
Февраль—апрель 1968 г.»
Эти воспоминания Татьяны Дмитриевны вышли под названием «Живое прошлое. Воспоминания об И.А. и В.Н.Буниных» в Москве в «Литературном наследстве» в 1973 году. Рисунки тушью, которыми их иллюстрировала художница, были восстановлены в 1968 году: те, первые, написанные в 1930–1940-е годы, погибли. Подлинники рисунков автор передала в Бунинский фонд Государственного музея И.С.Тургенева в Орле. А еще раньше, в 1966 году она организовала Общество друзей Гончаровой и Ларионова. Опубликовала также ряд статей и книгу о них: «Gontcharova et Larionov: Cinquante ans à Saint-Germain-des-Prés. Témoignages et documents recueillis et présentés par Tatiana Loguine» (Paris, 1971). В ноябре 1973 года Логинова-Муравьева инициировала проведения дней Бунина в Грасе, а в 1975 году она участвовала в парижской выставке женщин-художников и скульпторов, организованной ЮНЕСКО. Книга «Письма Буниных к художнице Т.Логиновой-Муравьевой (1936–1961)» вышла ее стараниями в 1982 году в парижском издательстве «YMCA-Press». Персональные выставки прошли в Париже (1958, 1972, 1974, 1976, 1986), Стокгольме (1972), Сен-Жермен-ан-Ле (Франция, 1976). Творчество Т.Д.Логиновой-Муравьевой представлено в музеях Сен-Жермен-ан-Ле в Грасе, Сен-Пьер в Лионе, Орловском объединенном государственном литературном музее им. И.С.Тургенева.
Скончалась Татьяна Дмитриевна Логинова-Муравьева 15 ноября 1993 года в Грасе, похоронена на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
«Многие годы я добивалась увековечения памяти пребывания Буниных в Грассе. Мечтала о том, чтобы одна из улиц старого города, который так любил Иван Алексеевич, носила его имя. Это оказалось невозможным. Приближалось столетие со дня рождения Бунина, 23 октября 1973 года. Благодаря тому, что молодой и энергичный мэр Эрве де Фонмишель, муниципалитет и заведующий библиотекой Поль Форестье благожелательно отнеслись к моей идее “Дней Бунина в Грассе”, жители и приехавшие из окрестностей узнали о Бунине. Все было устроено на широкую ногу.
Открытие памятника — мемориальной доски — на дорожке, ведущей к Бельведеру, торжественный прием в Мэрии. Другая мраморная доска была поставлена в высеченном углублении в скале у входа на виллу Жаннет по дороге Наполеона. Прекрасно организованная выставка в новом здании библиотеки (мне удалось собрать более 500 экспонатов из разных стран) привлекла много посетителей. Доклады Зинаиды Шаховской и Марка Слонима в переполненном зале Казино. Заключительный концерт русского хора. И, конечно, почти ежедневные статьи в прессе в течение ноября способствовали большому успеху “Бунинских дней” 27, 28, 29 ноября 1973 года.
Имя Бунина не будет забыто в Грассе и окрестностях.
Это все, что мне удалось сделать.
Этой краткой жизни вечным измененьем
Буду неустанно утешаться я, —
Этим ранним солнцем, дымом над селеньем,
В алом парке листьев медленным паденьем
И тобой, знакомая, старая скамья.
Будущим поэтам, для меня безвестным,
Бог оставит тайну — память обо мне:
Стану их мечтами, стану бестелесным,
Смерти недоступным, — призраком чудесным
В этом парке алом, в этой тишине.
Ив. Бунин» [2].
Источники:
1. Муравьева-Логинова Т.Д. Живое прошлое: Воспоминания об И.А. и В.Н.Буниных // Литературное наследство. Т. 84: Иван Бунин: В 2 кн. Кн. 2 / Вступ. статья О.Н.Михайлова. АН СССР, Институт мировой литературы им. А.М.Горького. М.: Наука, 1973. С. 300–330.
2. Логинова-Муравьева Т. Введение // Письма Буниных к художнице Т.Логиновой-Муравьевой (1936–1961). Paris: YMCA-Press, 1982.
В.Р.Зубова