22 января 2024 года — 40 лет со дня кончины Сергея Германовича Пушкарева (07.08(26.07).1888, слобода Казацкая, Старооскольский уезд, Курская губерния, Российская империя – 22.01.1984, Нью-Джерси, США), выдающегося ученого-историка, педагога. Родился Сергей пятым ребенком в дворянской семье. Его отец, землевладелец Герман Иосифович Пушкарев, юрист по образованию, служил нотариусом в Курске, а мать, Александра Ивановна (урожденная Шатилова), владела небольшим имением Прохоровкой. В этом родовом гнезде и прошло детство Сергея.
В 1899 году, когда пришло время учиться, Сергей поступил в Курскую классическую гимназию, окончив которую с золотой медалью и сдав экзамены, был зачислен на историко-филологический факультет Харьковского университета (1907).
В студенческие годы он примкнул к кружку харьковских социал-демократов, «заболел марксизмом», изучал работы К.Маркса и Ф.Энгельса и их русских последователей, прежде всего Г.В.Плеханова. Весной 1909 года начались аресты в Харькове. И Пушкарев, желая их избежать, перевелся в Киевский университет им. Св. Владимира, однако политической деятельности не оставил. В начале 1910 года он согласился передать местным социал-демократам посылку с газетой «Правда» Троцкого, но полиция ее перехватила, и Пушкарева арестовали, заключили в белгородскую, затем курскую тюрьму до марта, а потом на два года отправили в Прохоровку под гласный надзор полиции.
«Нас было четыре брата, и каждый резко отличался от остальных и по характеру, и по темпераменту, и по сфере интересов, и по политическим убеждениям. <…> Старший брат, Владимир (на 11 лет старше меня), был крайне правым, поклонником Маркова и Пуришкевича; служил сначала земским начальником, потом, когда в курском земстве победили марковцы, стал членом губернской земской управы. Второй брат, Борис, был либерал (по прежним этикеткам правый кадет), харьковский адвокат. <…> Николай (на 4 года старше меня) ни к какой политической партии не примыкал, ибо он, в согласии со “средним американцем”, считал, что политика — грязное дело. На рождественских праздниках, когда все братья собирались дома в нашей Прохоровке, Николай молча слушал мои горячие политические споры с Владимиром и по окончании разговора неизменно выносил одну и ту же резолюцию: “и правые — сволочи, и левые — сволочи, все вы сволочи!” <…> Моя сестра Вера (на 7 лет старше меня) окончила женскую Мариинскую гимназию в Курске. В 1905 году она вышла замуж за доктора Николая Захаровича Фурсова (из крестьян), который служил железнодорожным врачом на станции Харьков и был уважаем всеми за свою усердную и искусную работу» [2].
А через год Сергей Германович, решив поближе познакомиться с немецкой философией и немецкой социал-демократией, отправился в Германию, получив разрешение полиции. В сентябре 1911 года он стал студентом философского факультета Гейдельбергского университета и вошел в круг русской молодежи, увлеченной социализмом.
Летом 1912 года он вернулся в Прохоровку и поступил на службу в статистический отдел Совета съездов горнопромышленников юга России. А в ноябре вновь был арестован. Через несколько дней его отпустили, но опять поместили под гласный надзор полиции. «Человек, отданный под гласный надзор полиции, был ограничен в правах: он должен был еженедельно являться в полицию на регистрацию; не мог занимать места на государственной службе или обучаться в правительственных учебных заведениях; не мог покидать своего места жительства без особого разрешения властей. Итак, я очутился в нашем прохоровском доме в безвыездном положении» [2].
Весной 1913 года Сергей Германович подал в отставку в статистическом отделе и, чтобы завершить образование, уехал в Лейпциг, получив разрешение полиции. Осенью он поступил на исторический факультет университета. Политикой он перестал интересоваться, зато серьезно увлекся историей. Но планы начинающего ученого-историка нарушила Первая мировая война. Когда 31 июля 1914 года после окончания семестра он возвращался домой, германо-российская граница была на замке. Только в середине октября по договоренности между немецким и российским Красным крестом Пушкарев смог через территорию Швеции вернуться на родину. «Позорное поражение и бегство 11-й русской армии в Галиции (в начале июля) наполнило душу мою стыдом и тревогой за судьбу России. Я решил, что прошло время изучать русскую историю и настало время ее делать, сколь бы ни скромны были мои силы. Чтобы защищать российскую республику, я поступил в армию добровольцем…» [2].
Учитывая образование Сергея Германовича, его направили в Виленское военное училище, которое после захвата немцами Вильно эвакуировалось в Полтаву. «В это время было велено послать в военные училища всех солдат с высшим и средним образованием, ибо юнкера, в большинстве вполне лояльные к Временному правительству, готовы были защищать его, хотя многие высказывали недовольство пассивным и снисходительным отношением правительства к большевицкой опасности» [2].
Но окончить училище и получить офицерское звание у Пушкарева не получилось. После большевистского переворота его демобилизовали, и он вернулся в родной университет в Харькове. Окончив университет в 1918 году, Сергей Германович был оставлен при кафедре русской истории для подготовки к профессорскому званию. Поэтому уехал в Прохоровку готовиться к магистерским экзаменам. Но в это неспокойное время в деревне оставаться было небезопасно, поэтому брат Николай и их тяжелобольная мать перебрались в Харьков. Через некоторое время к ним присоединился и Сергей.
Политическая обстановка, сложившаяся в России, не оставила равнодушным Сергея Пушкарева, и когда Белая армия заняла Харьков, он вступил в нее добровольцем, в конце лета 1919 года был зачислен в Сводно-стрелковый полк 3-й пехотной дивизии Добровольческой армии, который в ноябре перебросили на юг для борьбы с махновцами. В бою под Екатеринославом 4 декабря 1919 года Пушкарев был ранен и эвакуирован в Крым. «Горечь наполняла мое сердце, и теперь еще живет в нем. Ведь если бы почти все бывшие офицеры Царской армии примкнули к Белому движению, то в Красной армии не было бы командного состава, и она не могла бы ни организоваться, ни сражаться, ни победить. Но эти бедняги надеялись отсидеться “за печкой”, а попали в лапы правительства Ленина-Троцкого-Дзержинского и должны были под дулом револьверов большевицких полит-комиссаров сражаться против Белой армии и против России...» [2]. Лечение раздробленной кости ноги продолжалось до середины 1920 года, однако последствия ранения оказались серьезными, спровоцировав хронический остеомиелит.
После выздоровления летом 1920 года Сергей Германович выполнял сначала обязанности писаря в Управлении начальника авиации генерала В.М.Ткачева, затем служил в команде бронепоезда «Офицер», совершавшего боевые выезды из Крыма через Сивашскую дамбу. Осенью 1920 года команда «Офицера» вынуждена была эвакуироваться в Севастополь, откуда уже начинался исход армии в эмиграцию.
На борту парохода «Саратов» Пушкарев навсегда покинул Россию и с потоком беженцев оказался в Константинополе. «1 ноября — хорошо помню эту дату, но не помню часа (да и часов у меня не было), когда наша большая флотилия снялась с якоря и поплыла на юго-запад. Я стоял на палубе и смотрел, как последний кусок русской земли, славный город Севастополь, удалялся все дальше и дальше на северо-восток, пока не исчез на горизонте. Тогда я еще не мог себе представить, что покидаю родную землю навсегда» [2]. Сергей Германович не любил, когда его называли «беженцем», и неизменно повторял, что «не убегал из России в годы ее несчастий и унижений», а защищал свою страну, сколько мог, с оружием в руках.
Летом 1921 года Чехословакия начала реализовывать знаменитую «Русскую акцию» — программу помощи русским эмигрантам. Им предоставлялась возможность получить образование в Праге и других городах республики, а ученым — продолжить научную работу. Из прошедших проверку в Константинополе составлялись группы, направлявшиеся в Прагу. Лидером одной из таких групп стал Пушкарев. 25 ноября 1921 года он прибыл в столицу Чехословакии, полный надежд на продолжение научной карьеры. Сергей Германович вспоминал, как поразили его носильщики на вокзале, катившие тележки с багажом и кричавшие: «Позор!». Он ведь не знал, что «позор» по-чешски означает «осторожно». Буквально через месяц у него был составлен длиннющий список подобных курьезов под заглавием «Словарь чешско-русских недоразумений». Сразу же по приезде в Прагу Пушкарев начал изучать чешский язык и вскоре полностью овладел им.
Главной его задачей в первые годы жизни в Чехословакии как стипендиата была подготовка к магистерским экзаменам для получения должности приват-доцента. Его наставником стал профессор И.И.Лаппо. В июне 1923 года молодому ученому предстояло сдать первый экзамен, а в комиссию входили такие корифеи, как Д.Н.Вергун, Г.В.Вернадский, А.А.Кизеветтер, И.И.Лаппо, Н.О.Лосский, П.Б.Струве, А.В.Флоровский! В феврале 1924 года испытания продолжились. На этот раз Пушкареву предстояло дать историко-экономическую характеристику меркантилизма в России и Европе, а затем рассказать о регулировании цен в Московском царстве в XVII веке, петровском таможенном тарифе 1724 года и основных чертах англо-русского торгового договора 1734 года. Через месяц состоялся экзамен по всеобщей истории, включавший вопросы о византийском «Земледельческом законе» и иконоборчестве. Затем последовал еще экзамен на знание истории Западной Европы Нового времени, в частности, истории Франции XVII–XVIII веков. А на последнем экзамене Пушкарев должен был рассказывать о происхождении городов Чехии, Моравии и Силезии, об их типологии и городском праве, а также о влиянии цехов и патрициата на городское самоуправление. В ноябре Пушкарев прочел две обязательные лекции: одну — по избранной им теме («Внутренний строй и внешнее положение Псковского государства в XIV–XV вв.»), другую — по теме, назначенной комиссией («Эволюция власти великого князя Литовского в XV–XVI вв.»). Наконец, 5 декабря 1924 года С.Г.Пушкарев получил должность приват-доцента по кафедре русской истории.
В том же году в Праге вышла его первая книга — «Очерк истории крестьянского самоуправления в России». С этой работы и началось изучение Пушкаревым истории российского крестьянства. Но в 1920–1930-е годы он не ограничивался лишь этой темой. Его увлекала и история средневекового Пскова, в результате этого увлечения в 1925 году появилась статья «Внутренний строй и внешнее положение Псковского государства в XIV–XV вв.». Пушкарев написал также несколько научно-популярных очерков о русской православной церкви и ее великих подвижниках. Участвуя в работе семинара Г.В.Вернадского по истории русского права на Русском юридическом факультете в Праге, Сергей Германович в 1925/26 учебном году сделал несколько докладов на его заседаниях. Вскоре Вернадский стал близким другом Пушкарева на долгие годы.
Молодой историк завоевал уважение и других старших коллег. Ему принадлежала идея основания Русского исторического общества в Праге, в марте 1925 года при его участии прошли подготовительные заседания этой организации. Пушкарев присутствовал на торжественном открытии общества и был среди 22 членов-учредителей, подписавших его Устав. Кроме того, он был избран членом Русской учебной коллегии, как доцент преподавал в Русском свободном университете, стал членом Чешского славянского института (основанного при Чешской академии наук) и членом ученого совета Русского заграничного исторического архива в Праге, находившегося в ведении чешского Министерства иностранных дел. Пушкарев также входил в состав Научно-исследовательского объединения, издававшего свои «Записки».
Осенью 1927 года Сергей Германович женился на Юлии Тихоновне Поповой, дочери священника из Старого Оскола, с которой был знаком еще с юности. 22 октября 1929 года в Праге родился сын Борис. Семья Пушкаревых поселилась в знаменитом «профессорском доме» на Бучковой улице, построенном усилиями эмигрантского строительного кооператива.
В начале 1930-х годов «Русская акция» была завершена, регулярные выплаты стипендий и пособий русским эмигрантам прекратились. Но для Пушкарева эти годы оказались наиболее плодотворными. Он написал две крупные статьи об истории органов государственного управления в Московском царстве, которые освещали роль целовальников в суде, управлении и государственном хозяйстве Московской Руси, а также статью «Городское сословие и городской строй в Чехии в XIV–XV веках». И все же главное направление научной деятельности Пушкарева было связано с историей русского крестьянства. В 1931 году по предложению Питирима Сорокина он опубликовал две статьи в международном англоязычном сборнике «Систематическая хрестоматия по сельской социологии». В 1939–1941 годах вышла его большая работа «Происхождение крестьянской поземельно-передельной общины в России», своего рода итог его научной деятельности пражского периода. В ней историк пришел к выводу, что причины земельного уравнения были вызваны интересами помещиков и государства, но отнюдь не эгалитарными устремлениями крестьян. Свою работу об общине Пушкарев намеревался защитить в качестве магистерской диссертации, однако его намерениям помешала Вторая мировая война.
В марте 1939 года Чехословакия была оккупирована фашистской Германией. Пушкарев по-прежнему трудился в русской школе, работал над словарем славянского права и посещал заседания Русского исторического общества. Большим потрясением для ученого стало известие о гибели И.И.Лаппо во время бомбардировки Дрездена.
Сергей Германович никогда не сотрудничал с нацистами, однако в 1945 году при приближении Красной армии начал опасаться преследований. Его тревога была небезосновательной: действительно, в мае — июне 1945 года СМЕРШ арестует в Чехословакии немало эмигрантов. Поэтому уже в марте 1945 года Пушкаревы решили покинуть Чехословакию и 19 апреля 1945 года выехали из Праги на поезде, захватив с собой некоторые опубликованные работы и рукописи, чтобы Пушкарев мог доказать, что действительно является ученым, а не спекулянтом или контрабандистом. А перед отъездом он сдал свои бумаги в Русский заграничный исторический архив. Часть документов направил через знакомых в Германию, где они и пропали. Под Пльзенем поезд остановился, так как городской вокзал был разбомблен. Около двух месяцев Пушкаревы проживали недалеко от местечка Клатовы. «У меня был с собой запас чешских и немецких денег. Мы добрались пешком до небольшого города Клатовы, поселились там в гостинице, где было еще несколько русских семей, и стали ожидать развития событий. В конце апреля надвигающееся поражение Германии стало очевидным. И вопрос для нас был только в том, чьи войска — советские или американские — займут западную Чехию. Мы нашли укромный уголок в деревне Лубы неподалеку от Клатовы и 30 апреля перебрались туда на жительство» [2]. 12 июня коммерсант Г.И.Кальфе согласился вывезти их дальше на Запад на якобы имевшемся у него грузовике. На самом деле машина принадлежала чешским коммунистам. Конфисковав все их вещи, чехи отправили пассажиров на ночь в тюрьму, а наутро увезли из американской зоны и сдали советской комендатуре. Русские солдаты отнеслись к Пушкаревым вполне дружелюбно, а молодой лейтенант, оказавшийся историком, даже звал его в СССР, преподавать «если не историю, то хоть латинский язык».
После расспросов им объявили, что они не подлежат репатриации в СССР. И в июле 1945 года Пушкаревы выехали в Германию. Начался долгий период жизни в лагерях для беженцев и перемещенных лиц. В феврале 1946 года они поселились в немецкой деревне Эльзенфельд, а осенью 1947 года их перевели в лагерь Майнлес, потом, в 1949 году — в лагерь Пюртен под Мюнхеном. В эти годы ученый преподавал в местных русских школах, а в Эльзенфельде и Пюртене был их директором.
Еще осенью 1946 года Пушкарев обратился с письмом к П.Сорокину, попросив его помочь с переездом в США. Сорокин помочь ему не смог или не получил письма. Тогда при помощи Г.Вернадского Пушкарев направил прошение в Толстовский фонд, а тем временем Вернадский подготовил для Пушкарева письмо поддержки, где охарактеризовал его как выдающегося историка. В июне 1949 года вопрос переезда был решен, и Пушкаревы, сев на пароход в немецком порту Бремерхафен, покинули Европу.
В США они некоторое время проживали у Вернадских в Нью-Хейвене, а затем сняли небольшую меблированную комнату. В 1950 году при поддержке А.Фергюсона, видного университетского чиновника, Пушкарев получил должность преподавателя русского языка в Йельском университете. О преподавании истории не могло быть и речи, так как он недостаточно хорошо знал английский язык. Выступить с лекциями на русском языке ему удалось всего два раза: в 1951/52 учебном году он прочел курс по русской истории в Фордхэмском университете и летом 1954 года — в Русском институте Колумбийского университета в Нью-Йорке. Этими краткими курсами педагогическая деятельность Пушкарева в США и ограничилась. Его прямое влияние на американских специалистов сводилось к личным беседам и консультациям.
В первые годы жизни в США он прилагал огромные усилия, чтобы наверстать упущенное. Поэтому регулярно посещал библиотеку Йельского университета, где для него было выделено специальное место. Ведь никаких научных наработок не осталось. В результате упорного труда уже в 1953 году в нью-йоркском Издательстве имени Чехова вышла его первая книга американского периода — «Обзор русской истории». Российская история в ней делилась на три больших периода: древнерусский, московско-литовский, императорский. Историк проявил должное внимание и к трудам своих предшественников (М.М.Богословского, М.А.Дьяконова, С.Ф.Платонова и так далее), учитывая их мнение по многим вопросам. Сын Борис под диктовку отца печатал черновую версию книги на машинке.
После завершения работы над «Обзором» Пушкарев приступил к написанию книги, посвященной развитию России от начала XIX века до падения монархии. Книга должна была выйти в том же Чеховском издательстве, однако меньшевики, занимавшие в нем руководящие должности, опасались, что в рассказе о событиях 1917 года они могут выглядеть не так, как бы им хотелось. Поэтому они выдвинули условие — довести повествование лишь до начала Первой мировой войны, не затрагивая революции и Гражданской войны. К тому же они сильно ограничили автора в объеме, и он вынужден был сократить текст. В урезанном виде книга вышла под названием «Россия в XIX веке». Возможность издать ее расширенную англоязычную версию появилась лишь в начале 1960-х годов. Американские редакторы настояли, чтобы Пушкарев довел свой рассказ до 1917 года и дополнил его материалами по истории русских городов и русской культуры. Монография была готова в 1963 году. Профессор Р.Бирнс назвал ее «лучшей англоязычной книгой о России в предреволюционное столетие».
Желая познакомить американских читателей с историей событий 1917 года, Пушкарев принял участие в переводе на английский язык и научном редактировании известной книги С.П.Мельгунова «Как большевики захватили власть». Работы Мельгунова он высоко ценил, считая их самыми объективными исследованиями по истории русской революции.
В США Пушкарев продолжил заниматься историей российского крестьянства, уделяя особое внимание отмене крепостного права, развитию русской деревни во второй половине XIX века и столыпинской реформе. Признавая тяжелое экономическое положение крестьянства в это время, Пушкарев, однако, не соглашался с дореволюционными либеральными, а также советскими историками, видевшими главную причину замедленного развития сельского хозяйства в малоземелье. Он считал эту причину надуманной, так как российский крестьянин обладал в среднем 2,8 га земли, тогда как французский — 2,0 га, немецкий — 1,8 га, итальянский — 1,1 га. Более того, к 1905 году 68 % сельскохозяйственных земель принадлежало крестьянам и только 22 % — дворянам. Он указывал на экономическую эффективность многих крестьянских хозяйств. Истинными же причинами кризиса сельского хозяйства, по его мнению, являлись низкий уровень агротехники, техническая отсталость, а значит, и низкая производительность труда.
В 1956 году Пушкарев вместе Р.Фишером и А.Н.Лосским стал участником инициированного Г.Вернадским проекта по составлению первой документальной хрестоматии по русской истории для американских студентов. Эта работа затянулась на долгие годы. В письмах к сыну Пушкарев неоднократно жаловался на возникавшие трудности, в особенности на работу переводчиков. Действительно, авторы столкнулись с проблемой поиска английских эквивалентов для русских исторических терминов. Тогда Пушкарев составил специальный словник, который был в дальнейшем расширен и опубликован в виде самостоятельного издания как приложение к хрестоматии. Подготовленный Пушкаревым «Словарь русских исторических терминов от XI в. до 1917 г.» вышел 1970 году и был восторженно встречен в научных кругах США и Европы. Трехтомная же хрестоматия увидела свет только в 1972 году. Благодаря этим проектам Пушкарев навсегда вошел в американское научное сообщество.
Сергей Германович принимал активное участие в деятельности русской диаспоры в Америке. Он был членом Русской академической группы в США и редактировал исторический отдел ее «Записок». С 1951 по 1979 год Пушкарев регулярно публиковал научно-популярные статьи на исторические темы в нью-йоркской газете «Новое русское слово».
В последние годы жизни ученый много сил отдал борьбе за Архив русской и восточно-европейской истории и культуры, созданный летом 1951 года при Колумбийском университете русскими эмигрантами. В 1975 году университетская администрация переименовала его в Бахметьевский архив, а через два года лишила самостоятельного статуса и отстранила от работы его многолетнего куратора Л.Ф.Магеровского. Пушкарев был в числе тех, кто активно протестовал против принятого решения. В итоге Сергей Германович счел правильным передать свой личный архив не в Колумбийский, а в Йельский университет.
Из-за плохого самочувствия в последние годы жизни он перебрался к сыну, ставшему крупным архитектором-градостроителем и деятелем НТС. Борис и его жена, Ираида Легкая, известная радиоведущая «Голоса Америки» и поэтесса, окружили отца теплом и заботой, создав наилучшие условия для проживания. Однако здоровье историка стремительно ухудшалось: он почти лишился зрения и возможности работать.
Сергей Германович Пушкарев ушел из жизни 22 января 1984 года в Нью-Джерси и был похоронен в Нью-Хейвене на кладбище Бивердейл, рядом с женой.
С.Г.Пушкарев всегда возмущался русофобскими настроениями ряда западных ученых и публицистов, заразившихся от творений маркиза А. де Кюстина и подобных ему авторов. Как доказательство живучести антироссийских стереотипов Пушкарев приводил нью-йоркское переиздание (1951) кюстиновской книги «Россия в 1839 году» с предисловием посла США в Москве в 1946–1948 годах, а с 1950 года — главы ЦРУ генерала Уолтера Смита. Пушкарев прекрасно понимал, что многие западные критики СССР метят не столько в советскую власть, сколько в саму Россию, ее народ, культуру и государственность. Борьба с западным русофобством стала одной из главнейших задач в научной деятельности Пушкарева. Спор с западными русофобами навел Пушкарева на мысль написать большое исследование «История свободы в России», которое опровергло бы представление о России как стране тысячелетнего рабства и показало примеры гражданской активности ее народа. Так появилась большая статья в журнале «Грани» («О свободе и самоуправлении в России». 1982. № 126; 1983. № 127). Незадолго до смерти историка ее текст был переработан и составил основу сборника «Самоуправление и свобода в России». В ней Пушкарев доказал, что распространенное мнение о том, что русский народ всегда жил в рабстве, привык к нему и стал неспособен к устройству своей жизни на началах свободы и самодеятельности, противоречит историческим фактам. Эта книга вышла из печати уже после смерти автора. Она стала последним его трудом и как бы «историческим завещанием».
См. публикации С.Г.Пушкарева в каталоге библиотеки ДРЗ.
Источники:
1. Ковалев М.В. Жизнь и творчество историка русского зарубежья Сергея Германовича Пушкарева (1888–1984) // Новая и Новейшая история. 2015. № 3. С. 162–179.
2. Пушкарев С.Г. Воспоминания историка. 1905–1945. М., 1999.
В.Р.Зубова