12 июля 2024 года — 75 лет со дня кончины Юрия Спиридоновича Морфесси (17(04).09.1882, Афины, Греция — 12.07.1949, Фюссен, ФРГ), артиста оперы и оперетты, исполнителя русских песен и романсов. Из воспоминаний Юрия Спиридоновича:
«Год жизни исполнился мне, когда отец и мать привезли меня из Афин в Одессу, навсегда перекочевав из Греции в Россию. Отец мой, Спиридон Морфесси, был талантливый и разносторонний дилетант. Обладая феноменальным голосом, он прекрасно пел, но никогда не выступал публично.
Дилетантом был он и в адвокатуре. Дилетантом был и в журналистике, помещая время от времени статьи в газете “Новороссийский телеграф”, которую издавал и редактировал личный друг отца, отставной гвардейский офицер Озмидов.
Так же дилетантски исполнял отец полудипломатические обязанности греческого вице-консула; консулом же тогда был известный одесский миллионер Родоконаки.
Это любительство во всем было таким типичным для артистической натуры отца, натуры неусидчивой, буйной, тосковавшей по сильным ощущениям и, за отсутствием таковых, искавшей забвения от ленивых будней южного провинциального города в кутежах и загулах.
Судьба, точно смилостивившись, послала ему не будничный конец. Он погиб трагически, погиб на море в такую бурю, когда гибли большие пароходы, а на суше с корнями выворачивались вековые деревья. <…>
Когда это стряслось, мне шел девятый год. <…>
По рассказам матери (Марии Гаспари. — Примеч. В.З.), мы когда-то были очень богаты. Мы вели крупную торговлю хлебом и для перевозки его имели собственные пароходы. Случилось так, что мы в один день потеряли громадный груз хлеба и несколько пароходов, и превратились почти в бедняков» (Здесь и далее цит. по: Морфесси Ю. Жизнь, любовь, сцена: Воспоминания русского баяна. Париж, 1931. С. 7–10).
Юрий Морфесси начал зарабатывать на жизнь с восьми лет своим голосом. «Одновременно с моим поступлением в одесское греческое коммерческое училище, я был принят регентом Макавеевским в хор училищной церкви. <…> Мой дискант, как-то сразу перешедший в густой и сочный баритон, свободно покрывал весь хор из пятидесяти человек. В нашем маленьком мирке я был центром внимания, со мной считались, мне прочили блестящую карьеру» (С. 12–18). В 1900-е годы «я был уже учеником одесской консерватории по классу пения — Павла Борисовича Борисова, — артиста московского Большого театра. Он же проходил со мною и оперный репертуар. Мой первый дебют — в опере “Фауст” в роли Валентина» (С. 24). Однажды в морском путешествии Юрий услышал песню кочегара. «…Я тут же обработал ее в музыкальном отношении. Это была моя первая композиция. Называлась она “Вахта кочегара” («Раскинулось море широко». — Примеч. В.З.). Это было задолго еще до первой революции, но в тексте уже было что-то большевистское. <…> Эта песня была первой, напетой мною на пластинке в О-ве Зонофон, в Вильно, директором которого был тогда Гарри Темпль — ныне директор О-ва “Сирена — Электрон” в Варшаве, где я снова, уже в 1928 г., напел пластинки» (С. 27–28).
Сборы в дорогу в Киев, куда Морфесси переезжал из Одессы, сопровождалась внезапно нахлынувшими на него воспоминаниями: «Вспоминал ранние обедни с прохладным сумраком. Вспоминал живописные помещичьи усадьбы, эти тургеневские “дворянские гнезда”, — летом месяцами случалось в них гостить. Вспоминал и “Орфея в аду” — первая увиденная мною оперетка, навсегда поразившая мое воображение и красотою примадонны, и феерическим блеском всего ансамбля и стремительным оффенбаховским канканом.
Вспоминал пышный, как триумфальное шествие объезд епархии вместе с прибывшими из Америки князьями церкви. Вместе с ними я и мой брат, регент Одесского Кафедральнаго собора, разделяли оказываемые паствой внимание и почести...
Вспоминал мою первую встречу с тогда только вошедшим в славу поэтом — писателем И.А.Буниным. Он был мил и изящен. Познакомился я с ним в семье издателя “Южного обозрения” — Н.П.Цакни. На его дочери женат был Бунин. Очаровательным ребенком был сын Бунина, пяти лет, говоривший стихами. Увы, этот феноменальный мальчик угас на моих руках, безжалостно сраженный менингитом. <…>
Но чего-чего только не вспомнил я напоследок, садясь в вагон поезда, уносившего меня в Киев...» (С. 29–30). С И.А.Буниным они будут дружить до конца жизни и всячески поддерживать друг друга в эмиграции.
«Я в Киеве.
После плоской Одессы с ее морем и степью на самых подступах к городу, Киев, холмистый, с мощной растительностью, сияющий золотыми шлемами Печерской Лавры и старинных церквей, поразил меня и своей буйно-разметавшейся красотою и своей десятивековой историей.
Все — другое, новое, и сам я какой-то обновленный, самостоятельный. Я служу в оперном театре Бородая. <…> Да и репертуар мой был не шуточный — четырнадцать опер. Но успел я выступить только в трех или четырех.
В театре “Шато де Флер” подвизалась оперетта известного провинциального импресарио — Семена Никодимовича Новикова. Примадонною у него была моя тетка, Самарова, эффектная, красивая блондинка» (С. 31). Она и переманила к Новикову своего племянника. «Через десять месяцев у Новикова же в оперетте, в Москве, я уже был премьером с жалованьем в 225 рублей в месяц. В мои 21 год это была завидная карьера. Вместе с Новиковым я колесил по большим провинциальным городам, нагуливая себе имя, поклонниц, а Новикову карман» (С. 33).
В сопровождении своих постоянных аккомпаниаторов — гитаристов Саши Макарова, автора романса «Вы просите песен...», и Де-Лазари Юрий Спиридонович пел в театрах-буфф, в различных варьете и концертных залах, совершал большие концертные поездки по России.
«В Киеве я совсем неожиданно для себя самого явился, так сказать, революционером. Никто до меня из видных артистов не дерзал выступать в ресторанах. И не в качестве эстрадного певца, а прямо из публики. <…> Одни были сконфужены, другие шокированы. Повторяю, это было ново и экстравагантно. <…> Весь ресторан зааплодировал мне. С моей легкой руки начали петь лучшие артисты в интимной обстановке ресторанов и в обеих столицах, и в провинции» (С. 35–36). Сам Юрий Спиридонович от них не отставал, выступал на различных вечерах, исполняя русские песни. Однажды его услышал Шаляпин, тогда-то он и назвал Морфесси «Баяном русской песни». Как-то с друзьями Морфесси посетил знаменитый ресторан «Новая деревня» (под Петербургом), где выступали известные цыганские хоры Шишкина и Полякова. Пение цыган так взволновало певца, что он начал включать в свой репертуар не только русские песни и романсы, но и цыганские. В поездках по России певец выступал с такими мастерами сцены, как Монахов, Пионтковская, Давыдов и Жулинская. «Провинция была нашим Эльдорадо и нередко триумфальным шествием. Впрочем, и то и другое, — не всегда. Случались незадачливые полосы и тогда — убытки, а то и полный прогар. <…> В провинции мне случалось нередко выступать вместе с петербургским гастролером Николаем Георгиевичем Северским. Он уже был обвеян завидной славою и, действительно, являл собою крупную, богато одаренную фигуру. С одинаковым успехом пожинал Северский лавры: сегодня — опереточного премьера, завтра — отличного драматического актера, а вслед за этим — прекрасный исполнитель цыганских романсов. Вот почему я преисполнился особенной гордостью, когда Северский, открыв свой собственный театр в Петербурге, выписал меня к себе» (С. 39–54).
С 1911 года Морфесси начинает записываться для граммофонных фирм «Зонофон» и «Пишущий Амур». Огромными тиражами выходят его пластинки, где исполняются арии из оперетт, русские и цыганские песни, романсы. В 1912 году Юрий Спиридонович окончательно оставил театральную сцену, став артистом эстрады, выступал в Петербурге в театре «Буфф», в Панаевском театре, и в театре «Кривое зеркало». В эти же годы Морфесси снимался и в немом кино в фильмах «Петля смерти», «Княгина-цыганка», «Веселый мертвец» и других.
«1913 год. Трехсотлетие династии Романовых. Генерал Жоффр, начальник французского Генерального Штаба, приехал в Петербург со свитою своего многочисленного окружения. <…> А через день в честь Жоффра состоялся в Царскосельском театре торжественный спектакль. — “Нищий студент” с артисткою Сарою Лин в роли молодой польской графини, Бураковским в роли полковника Оллендорфа и со мною в заглавной роли. <…> За участие в этом спектакле мне была высочайше пожалована художественная булавка с миниатюрным изображением шапки Мономаха.
Прошел год.
На Кронштадтском рейде отдала якорь мощная английская эскадра. Молодой талантливый адмирал Битти, краса и надежда британского флота, был гостем Русского Императора.
Пышно праздновался этот медовый месяц англо-русской дружбы, да самое слово “дружба” произносилось чуть ли не впервые. <…>
Адмирала Битти с его эскадрою положительно на руках носили. Обеды, рауты, чаи, спектакли и зрелища, зрелища без конца...» (С. 61–63).
Вскоре последовало приглашение Юрия Спиридоновича российским императором к себе на яхту. «Это было 17-го июля 1914 года. 17-го июля меня вызвал в Петергоф Флаг-Капитан Нилов для вручения Царской милости. При этом был фиксирован день отхода императорской яхты в шхеры.
Но, увы, 19-го июля была объявлена война...» (С. 67).
В Первую мировую войну Морфесси колесил с концертами по России, собирая огромные деньги для Скобелевского Комитета и его лазаретов. «Эти поездки превращались в триумфальные шествия. Никогда я не пел с таким подъемом потому, что все мои концерты носили патриотический характер, как по своему репертуару, так и по значительным отчислениям из вырученных денег на нужды войны» (С. 68). В Петрограде «пришлось изо дня в день, из вечера в вечер выступать в лазаретах, как столичных, так и Царскосельских» (С. 71).
В годы революционного лихолетья певец бежал в родной город — Одессу, где на первом этаже Дома артистов открыл бар «Юрий Морфесси». На втором этаже находилось фешенебельное кабаре «Летучая мышь». На третьем этаже был карточный клуб. Помимо Морфесси, в Доме артистов выступали Л.Липковская, П.Троицкий, А.Вертинский, Н.Плевицкая, молодой Л.Утесов.
Осенью 1920 года он был вынужден спешно эвакуироваться на греческом эскадренном миноносце «Пантир», взявшем курс на Константинополь.
«Я очутился в Константинополе, этом сказочном городе, с восемью деникинскими тысячерублевками — “колокольчиками” — что, по тогдашнему курсу, было равно нескольким турецким пиастрам.
Некоторое время я был в унынии, пока не встретил Валентину Ивановну Пионтковскую. Она была директрисой театра “Паризиана”, где собирались по вечерам сливки экспедиционного корпуса. Пионтковская пригласила меня петь в “Паризиане”…» (С. 145).
Однако в театре он не задержался, ушел на вольные хлеба, гастролировал по Европе: Италия, Австрия, Чехословакия и, наконец, Франция. «Весть о наших лаврах в деревянном пражском балагане докатилась до Парижа, и мы получили выгодный контракт от бывшего русского офицера, который держал на улице Комартен ресторан “Тройку”, впоследствии перенесенный куда-то на Монмартр. После патриархальной чешской столицы, Париж ослепил, оглушил и очаровал нас. Да и в “Тройке” была совсем другая публика. В то сравнительно далекое время было еще много богатых русских, и дамы первых рядов сверкали такими бриллиантами, что, если бы их собрать воедино, можно было бы на вырученные деньги освободить Россию от большевиков» (С. 157). «В 1926 г. Павел Троицкий уговорил меня сделать концертное турне по Румынии. Новая страна, новые впечатления... Подумал и поехал. <…> Концерты наши проходили повсюду с большим успехом, и пели мы без конца» (С. 186–189). По возвращении во Францию, «Русский Париж оказал мне трогательный прием. Никогда не забуду этого внимания, этой ласки и этих вызовов, таких длительных, то затихавших, то вновь разраставшихся!..» (С. 194).
В Париже Морфесси выступал в разных кабаре, долгое время в парижском ресторане «Эрмитаж». Аккомпанировал ему князь Сергей Голицын. Гастроли 1929 года певец заканчивает в рижском кабаре «Альгамбра» и, получив годовой ангажемент в Югославии, уезжает в Белград, где выступает в фешенебельном ресторане «Кавказ» Н.Балиева.
В Белграде он встретил свою будущую жену, Валентину Лозовскую, героиню Белого сопротивления на юге России, георгиевского кавалера. Это ей он посвятил свою книгу «Жизнь, любовь, сцена: Воспоминания русского баяна». Однако брак для Морфесси оказался неудачным. Переехав с женой в Париж, певец продолжал активно гастролировать, а вернувшись домой, обнаружил, что жена его оставила и уехала обратно в Белград. Уход любимой жены стал большим несчастьем для артиста.
Однако он нашел в себе силы продолжать радовать публику своими выступлениями. В Париже он пел в концертах и на вечерах, в том числе благотворительных, организованных Московским, Харьковским и Одесским землячествами, Комитетом помощи русским писателям и ученым, обществом «Быстрая помощь», Союзом русских шоферов и другими.
С началом Второй мировой войны Морфесси проживал в Вене, скитался по Балканам, в Югославии некоторое время служил в группе артистов при Русском охранном корпусе, затем странствовал по странам Балтии.
«В начале 1944 г. в протекторате (Богемии и Моравии. — Примеч. В.З.) оказалось довольно много русских, очевидно, пропустили составы с беженцами или с остарбайтерами. Весной был устроен грандиозный концерт. Меня поразила публика. Присутствовали, конечно, гестаповцы и всякие официальные немецкие лица, но их было немного, а примерно тысячи две слушателей были все сплошь русские. Очень много пели: выступал Печковский, знаменитая певица Варвара Королева, исполнительница русских народных песен, которая великолепно создавала настроение, особенно, когда восхваляла красоты русской земли, это находило отклик у русских людей. Но больше всего поразил Юрий Морфесси. Он всего за несколько дней до концерта приехал из Берлина и в парикмахерском салоне Васильева громогласно рассказывал, как бомбят Берлин и как он оттуда бежал: “Берлина больше нет”. Даже Васильев вполголоса сказал ему: “Может быть, лучше не говорить такие слова, а то очень многие немцы понимают по-русски”. Морфесси, знаменитый бас, у него есть и свои песенки, цыганские песенки Морфесси, а в тот раз он вдруг спел “Шумел, горел пожар московский’ — довольно неожиданный выбор — и, когда он спел слова: “Зачем я шел к тебе, Россия, Европу всю держа в руке”, зал просто ахнул: это была полная аналогия с тем, что сделал Гитлер — попер на Россию, держа всю Европу в руке. Кто-то рядом со мной обернулся и говорит: “Это что, намек?” По-видимому, не один он так понял пение Морфесси, поняло и гестапо. В салоне Васильева передавали шепотом новости: Морфесси предложили немедленно уехать в Австрию, в Вену, а Вену в тот момент страшно бомбили. Он там не погиб, но это была явная месть гестапо за неуместный выбор песни» (Андреев Н.Е. То, что вспоминается. Т. 2. Таллин: Авенариус, 1996. С. 143–144).
К концу 1944 года Морфесси проживал в Германии, был женат вторым браком на исполнительнице цыганских песен Аде Морелли, выступал вместе с ней с концертами в лагерях для перемещенных лиц перед русскими беженцами. Иногда он сам сочинял музыку и тексты для своих песен. Иногда исполнял романсы, написанные его братом Денисом, ставшим неплохим композитором.
После войны Морфесси уже редко выступал, слава его прошла, здоровье было подорвано болезнями и гложущей тоской по той России, гражданином которой он оставался до последних своих дней.
Скончался Юрий Спиридонович Морфесси от сердечного приступа в баварском городке Фюссен недалеко от Мюнхена 12 июля 1949 года. Похоронен на местном кладбище.
Его жена Ада Морелли организовала в Париже и приняла участие в вечере памяти Ю.С.Морфесси, состоявшемся в зале Русской консерватории 3 декабря 1953 года.
Источник:
Морфесси Ю. Жизнь, любовь, сцена: Воспоминания русского баяна. Париж, 1931.
В.Р.Зубова